Марк в который раз оглядывал свой респиратор. Трещина в корпусе явно говорила об очень сильном ударе. Что именно там пришло в негодность было непонятно, но работало устройство теперь через пень-колоду, не доводя вдыхаемый воздух до полностью нужных кондиций и преподнося сюрпризы, вроде отключений в самый неподходящий момент. Можно было попытаться вскрыть корпус, но Марк знал, что внутри респираторов этой модели, входящих в стандартные аварийные комплекты летных экипажей на Проксиме Б все компоненты натолканы довольно плотно, а еще они мелкие, так как экономию пространства, как и массы никто не отменял - что поделать, реалии авиационной службы предъявляют свои требования. Кроме того, слово “аварийный” намекало, что в случае совсем паршивого расклада, тебе придется топать в нем не один километр, а то и не один десяток километров до ближайшего поселения, в котором его, наконец-то, можно будет с себя снять. В отличие, скажем, от горнопроходческих, где размер и масса намордника особо критичны никогда не были, потому что время смены маленькое, из забоя тебя довезут, грузоподъемность транспорта не особо ограничена и ходить много не надо. Высокая плотность размещения элементов конструкции и их миниатюризация могли привести к тому, что малейшая попытка вскрытия корпуса станет фатальной для всего аппарата целиком из-за утери важных компонентов - вылетят от рывка и ищи их потом по всей палубе своего транспортника. И даже если найдешь, без набора инструментов для тонких работ толку от такой находки будет немного. Поскольку риск таки доиграться. получив из полуработающего респиратора неработающий совсем, перевешивал вероятность удачного исхода, все мысли о вскрытии корпуса были отметены Марком подчистую. Он уже пытался выходить в глючащем СИЗе на свежий воздух, но времени беспроблемной работы хватило только, чтобы дойти по пропаханной брюхом самолета в снежной целине борозде от задней двери до точки касания грунта и сориентироваться на местности. А дальше респиратор чудовищным жжением в дыхательных путях подал сигнал, что неплохо бы возвращаться в относительно теплый грузовой отсек. Марк еле успел добежать до двери, задыхаясь и выплевывая собственные бронхи. Что там накрылось от удара было не совсем понятно но судя по симптомам, все же увлажнитель, и легкие поймали сушняк - переохлаждение выглядит по-другому. Тоже обжигает, но так легко отдышаться, не приобретя, как минимум, бронхит - не выйдет. Что именно сломалось, испаритель или система питания, было неважно: главное, что прибор, без которого в климате этой планеты не протянуть и пяти минут, не работал. Пилот отложил респиратор в сторону и окинул взглядом грузовой отсек своего самолета. На полу у самодельного костра, разведенного в бочке, лежал бортмех Мишка, сломавший при вынужденной ногу - вместо того, чтобы сесть по аварийному сигналу на страпонтен и пристегнуться, как положено по инструкции, начал метаться по отсеку и проверять фиксаторы ценного груза. Допроверялся - при касании швырнуло на один из ящиков и поломало конечность об угол. Их с Михалычем, командиром экипажа, тоже тряхнуло, но они хотя бы были пристегнуты в своих креслах. Увы, удар был такой силы, что фонарь кабины раскололся и брызнул внутрь сотнями кубиков, а нос машины деформировало так, что приборный стол самолета прижал Михалыча к креслу, фактически просто раздавив ему грудную клетку - майор захлебнулся собственной кровью на месте, даже не успев отдать последние указания. Нет, он пытался, но за бульканием Марк мало что разобрал. Впрочем, и так понятно, что имелась ввиду эвакуация. Ну, или если экстраполировать на обычный для Михалыча в стрессовой ситуации стиль “Кидайте этот кусок говна нахрен и ушлепывайте отсюда так далеко, как можете в сторону базы”. До которой, кстати, они не дотянули всего каких-то несколько километров - на Земле даже не по бульвару это была бы легкая прогулка. Но не на Бете, с ее ветрами, скалами, снегами и климатом, в котором -70 считаются жарким летом. А тут сейчас “на земные деньги” где-то ноябрь. Тут, конечно, не такой огромный температурный разброс, как на Земле в рамках года, потому как угол наклонения оси поменьше, но даже минус сотни тебе хватит за глаза, чтобы не пройти без спецэкипировки и полукилометра. Когда эту планету только открыли и зондировали на состав атмосферы, у планетологов была эйфория - атмосфера почти земная, ядовитых примесей нет, есть немного больше гелия, но в ни на что не влияющей концентрации, давление примерно близкое, чуть ниже, да еще и вода есть - сказка, а не планета! Увы, при более детальном исследовании, оказалось, что радость была преждевременной - что толку от “почти земного” воздуха, если им без предварительной обработки дышать нельзя? Из-за низких температур, вся вода, что была на планете, оставалась под ногами в связанном виде - воздуху не доставалось почти ничего. Земные колонии сидели под увлажнителями постоянно, благо сырья для их работы, в виде снега, было столько, что хватило бы и на кондиционирование купола размером с Москву, Мехико и Нью-Йорк вместе взятые. Просто топить печку было тут недостаточно, из-за малого влагосодержания воздух был крайне сухим и сушил все, чего касался, включая человеческие легкие. Поэтому, просто замотаться шарфом, как в земной Антарктике, уже не вышло бы. Можно конечно, было бы сразу ходить в скафандрах, как на Марсе, но - обидно, при почти земном воздухе. Да и дорого. Поэтому было разработано вот такое несложное чудо техники - респиратор, для выходов на улицу. Компактное печка внутри подогревала воздух “на проток”, а увлажнитель тут же насыщал его влагой - знай подзаряжай аккумуляторы и следи за уровнем воды в бутылке фидера увлажнителя, прикрученной сбоку. В спецрежиме туда даже снега натолкать можно было - тот же дистиллят, в принципе, чего бы нет? Именно для того, чтобы пройти оставшихся нескольку километров до аэродрома в эих условиях и нужен был респиратор в аварийном комплекте самолета. Увы, маску Михалыча сразу залило кровью и там что-то закоротило, так что у трупа позаимствовать средство спасения не выходило. Да и возвращаться в кокпит, ставший заплеванным кровавыми брызгами вымерзшим ледяным адом, не хотелось. Собственный респиратор Марка приложило при ударе о приборку, что и привело его в текущее плачевное состояние. Вот и получалось, что единственный работоспособный респиратор на борту был сейчас у Мишки. При таких вводных, для тех двух полулюдей, коими сейчас стал экипаж, несколько километров превращались в непреодолимую пропасть. Если бы у бортмеха были целы ноги, все было бы гораздо проще - модно было бы пользоваться одним респиратором на двоих, идя рядом и передавая друг другу. Увы, но из-за перелома этот вариант отпадал. Тащить его на себе через скальную ледяную долину - это то еще испытание, там уже даже дыхание задерживать не получится - единственный респиратор понадобится Марку, идущему под нагрузкой для дыхания в течение всего времени - без передачи. Проще говоря, пытаться донести Михаила при таком раскладе - это гарантированно его убить.
Вообще, ситуация создавалось невеселая - аварийное радиооборудование просто не работало, похоже глушили скалы, основное отрубилось от удара. Нет, их конечно начнут искать, как только закончится метель, которая своим внезапным началом и привела к крушению. Только будет это через пару суток, которых у них нет. Костерок, который Марк организовал, наковыряв в бочку песка и пропитав его слитым топливом, после того, как они пожгли все аварийные топочные брикеты, закончится где-то завтра, вместе с окончанием топлива. После этого, отсек очень быстро станет тем, чем уже стал кокпит - ледяной пещерой, со всеми местными климатическими прелесятми, включая сухой морозный воздух. Марк прислушался: за стенками отсека снаружи бушевала метель, которая остудит самолет еще быстрее чем обычно. То есть, респиратор сразу станет очень нужен даже внутри. Один на двоих у них, конечно есть, но ... Но как они продержатся больше суток в сухом климате без воды, которая без топлива тут же станет льдом? По сути, выход только один - забрать респиратор у Мишки и топать в нем, когда метель чуть-чуть уляжется, надеясь, что успеешь до того, как отсек вымерзнет после угасания костра. Но тут еще одна проблема - бортмех не сможет самостоятельно поддерживать костер из керосина со своей ногой, там подливать надо, а он встать не может. И взять его респиратор в данной ситуации будет тем же, чем была бы попытка вынести человека наружу без намордника - тоже убийством. Михаил, видимо заметив телодвижения Марка с маской, поднял на него глаза.
- Что, совсем сломался?
- Нет, наполовину. Но этой половины хватит, чтобы там, - Марк показал на наружнюю стенку - очень быстро сдохнуть.
- И помощи пока не будет?
- Не будет.
Михаил наморщился, о чем-то думая. После минуты раздумий он отстегнул свой респиратор от воротника и протянул Марку:
- На, возьми.
- Ты что, а ты?
- А что - я? Я-то идти не могу. Один хрен в теплом помещении останусь. Бери давай, тебе идти до базы надо!
- Слушай, оно не всегда теплым будет. Ты прекрасно знаешь, что случится, когда погаснет костер, у нас и топлива не хватит надолго, мы и летели-то на парах уже, почему и рискнули в лоб пойти на фронт метели. Отсек выстудится и - все. Смерть от удушья с болями в легких - очень неприятная смерть.
- Ну ты бортинженеру про топливо рассказывать будешь, конечно. Я его сам заправлял. А пара трупов возле танка, что портят утренний пейзаж, в качестве альтернативы тебя устраивают больше?
- У какого танка?
- Ну, у самолета, точнее, в самолете, это цитата была, не важно. Суть ты понял. Давай, бери и иди уже - чем раньше ты свалишь, тем на больший период ожидания подмоги мне хватит топлива.
- А как ты его подливать будешь, со своей ногой?
- Я что-нибудь придумаю, трубку вон выдеру из отопителя отсека и в ту дырку, что ты проковырял в крыло, чтобы на улицу не ходить, просуну. Отсосу керосин и зажму трубку, нормально все будет.
- Может давай я это хотя бы сделаю.
- Ты на это угрохаешь часа полтора. С учетом того, что твоя средняя скорость будет километра два в час в лучшем случае, а идти тебе этих километров много ... сколько, кстати?
- Порядка восьми.
- Во-ооот. Минимум четыре часа ходу. В нашем положении, то будешь ты там через четыре часа, или через шесть так-то - большая разница. Это, кстати, касается и времени на наши с тобой препирания. Давно бы уже не выделывался, взял у меня маску, и быстрее дошел бы до базы, чтобы быстрее прислать оттуда за мною санитаров.
Марк задумался на минуту, после чего произнес:
- Ладно, давай. Я постараюсь побыстрее.
Михаил улыбнулся:
- Да уж постарайся. И не трать время на попытки связаться - наши слабосильные карманные КВ-шки не перескочут через перевал перед базой. Так иди, не теряя темпа и дыхания.
- Как принявший командование экипажем на себя согласно очередности командования, я приказываю вам, товарищ лейтенант, продержаться до прихода помощи!
- А то что, старлей - достанешь из морга и на губу определишь? - бортмех невесело улыбнулся.
- Слушай, я серьезно, постарайся не вешать грехов мне на совесть, там и так тесно.
- Иди уже - время!
Марк, надевая на ходу респиратор, дошел до задней двери отсека, открыл ее, переступил через порог и оглянулся назад на бортинженера. Михаилу хотелось бы верить, что печально, но из-за очков на лице второго пилота выражения глаз было не разобрать.
- Дверь закрой, мне дует! - бодро крикнул бортмех. Тяжелая боковая задняя дверь отсека с мягким хлопков встала на место.
Михаил проследил по часам, когда прошло двадцать минут с ухода Марка - тот должен был отойти уже примерно на полкилометра, и вряд ли даже увидел бы самолет, не говоря уже о том, чтобы слышать, что там происходит в такую метель - и начал свои приготовления. Он снял шлем и, убедившись по контрольным индикаторам, что втсроенный видеорегистратор продолжает запись, поставил его на ящик так, чтобы объектив смотрел на освещаемое отсветами костра лицо сидящего на полу бортмеха, он вынул из кобуры пистолет, проверил магазин, дослал патрон и начал запись своего отчета.
- Я, Савицкий Михаил Николаевич, лейтенант военно-космических сил Российской Федерации и ее внеземных колоний, бортинженер борта 30287 военно-транспортной авиации корпуса обороны колоний системы “Проксима” имею доложить: вверенный мне борт 30287, марка ИЛ-185, транспортная модификация, совершил аварийную посадку в восьми километрах южнее аэродрома военно-транспортной авиации “Оймякон - 111”, сектора “Оймякон” планеты земного типа Проксима Б ввиду неблагоприятных погодных условий, приведших к отказу двигателей из-за забивания их снегом, вызванного возможным выходом из строя сепараторов снежной массы, в чем я полностью признаю свою вину. - Михаил на секунду приостановился. Пес его знает, из-за чего на самом деле самолет начал терять скорость, возможно, что и из-за очень сильного ветра, кто ж его теперь, без выхода на улицу разберет. В любом случае, это было неважно, у Михалыча осталось двое дочерей, Марку дальше служить (ну да, если еще дойдет), да и жениться он, вроде, собирался, а Мише было, в общем-то, все равно. Поэтому версию ошибки пилотов нужно было отмести в своем рапорте, и выжечь ее каленым железом, чтобы она не всплывала. Бортинженер собрался с духом и продолжил. - Ввиду жесткой аварийной посадки, вызванной сложными погодными условиями и рельефом местности, борт получил повреждения, несовместимые с дальнейшим несением службы. Произошла деформация кокпита и фюзеляжа, утратили свою геометрию несущие плоскости, одна из которых отделилась от фюзеляжа. Экипаж также понес невосполнимые потери: во время касания грунта ввиду деформации приборного стола в следствие разможжения грудной клетки погиб командир экипажа, майор авиации Максимов. Я, бортинженер данного борта лейтенант Савицкий, тоже получил определенные тяжелые травмы, а именно перелом левой ноги, что сделало для меня невозможным самостоятельное передвижение. Второй пилот, старший лейтенант авиации Ганевич, утратил свой аварийный дыхательный прибор для нахождения вне пределов помещений ввиду его повреждения при ударе. Судя по описанию - вышел из строя испаритель, починить его в полевых условиях не представляется возможным. Я отдал старшему лейтенанту Ганевичу свой дыхательный прибор, чтобы он мог дойти до аэродрома. Я заявляю, что сделал это добровольно, без принуждения и приказа, целиком по собственной инициативе. Я отдаю себе отчет, что нарушил инструкцию по использованию аварийного оборудования, согласно которой каждый пользуется только своим оборудованием, закрепленным за ним. Я это сделал ввиду невозможности самостоятельного использования аварийного дыхательного прибора с целью дойти до базы за помощью самостоятельно, ввиду несовместимой с самостоятельным передвижением травмы нижней конечности. Я рассудил, что один выживший из троих - лучше, чем погибнуть всем. Я отдаю себе отчет, что подобные решения должен принимать командир экипажа, либо лицо принявшее командование, которым я не являюсь и полностью признаю свою вину в этом. Мой поступок был совершен исключительно из соображений минимизации вреда для военно-космических сил Российской Федерации и с целью спасения человеческой жизни. В своем поступке я не раскаиваюсь и не жалею о нарушении мною инструкции. Лейтенант Савицкий доклад окончил. - Михаил замолчал и пристально посмотрел в объектив. Честь имею! - Теперь личное сообщение для старшего лейтенанта Ганевича. Марк, извини, я намеренно обманул тебя. У меня не было никаких шансов продержаться до прихода помощи в тепле. На самом деле, в костер просто нечего доливать, баки - не пустые, они - сухие. Я знаю этот борт, в конце-концов, я его сам обслуживал. И я, как я и говорил тебе, сам заправлял его перед рейсом. Ты ошибся, высчитывая количество оставшегося керосина - у этой модификации невырабатываемый остаток не двадцать килограммов, а вдвое меньше - ты слил в канистру все. Видимо, ты посчитал со вторым крылом, которое отвалилось. Остатки тех недостающих десяти килограммов, наверное, уже в грунт ушли. Надеюсь, нам не “пришьют” за экологию. Костер прогорит через полчаса, больше топлива нет. А дальше - темнота и минус девяносто, при которых уже через пятнадцать минут дышать будет нельзя. Без того респиратора, что я тебе всучил. Просто я решил, что один замороженный труп - лучше, чем два. Прости, командир, твой приказ дожить до прихода спасателей выполнить не могу. Не имею физической возможности. И, ты был прав - смерть от холодного удушья - это крайне неприятная и мучительная смерть. Прости за все, если что не так. И - прощай. Конец сообщения.
Михаил замолчал и поднес табельный пистолет к виску. “Скоро тут будет мороз, хорошо сохранюсь”, - успел напоследок подумать бортмех. Пространство грузового отсека огласил громкий хлопок выстрела.