Вот и добралась Тень до выходных! Какая же красивая у нас сейчас пора! Искренне любимая Тенью зима во всём своём заснеженном и морозном великолепии!!! Начиная с 1 января, к нам пришли морозы! Установилась ясная, солнечная, хрустальная погода - небо, словно чистейший лазурит, солнце дрожит в белых облаках леденцово-золотой льдинкой, и всё кругом утопает в мохнатой шубе снегов!!! выходишь во двор, будто в зачарованное, сказочное царство! Снег повсюду - под ногами, на лавочках, крышах, он, будто хитрый фокусник, спрятал под собой кусты и заборы, вольготно разлёгся на ветках деревьев, и берёзки, рябины, вишенки, яблоньки и клёны превращаются в девичий хоровод, укутанные в снежные расстегаи и пуховые платочки! Воздух чистый-чистый, обжигающе-холодный, от него ломит зубы, как от глотка свежей, родниковой, воды!
Идёшь под аркадами ветвей, словно по дворцовым залам и галереям, созданным из волшебного жемчуга, игривого опала и горного хрусталя! А снег легко сыпется с веток, и падает вниз так бесшумно, словно волшебное, сказочное конфетти...
Вчера ударило - 28*, сегодня - всего лишь -22*, и морозная сказка продолжается!

Делюсь сказочной красы зимними пейзажами в обрамлении стихов одного из любимых тениных поэтов - Ивана Захаровича Сурикова, подарившего нам "Дубинушку" и "Степь, да степь кругом", "Рябину", "Детство", "Долю бедняка", либретто для оперы Римского-Корсакова, "Садко", и множество других - лёгких, певучих, ставших в нашем представлении народными песнями...

Если спросить, кто таков Суриков, то большинство ответит - ну, как же! Знаем! Был такой знаменитый русский художник! Но фамилия Суриковых знаменита не только живописными талантами - есть ещё один Суриков, Иван Захарович, проживший недолгую и полную лишений жизнь, и, словно андерсеновский Соловей, оставивший после себя множество красивейших, задушевных стихов и песен...

Когда Тень была совсем маленькой, мама часто читала на ночь сказки и стихи. Этих вечерних чтений Тень ждала с превеликим удовольствием! Книжки были простенькими, небольшие, 15-ти-копеечные сборнички стихов, где вместе печатались Некрасов и Есенин, Плещеев и А. К. Толстой, Пушкин и Лермонтов, Тютчев и Фет, Майков и Бунин, и, конечно же, Суриков...
Так что с поэтом Тень познакомилась даже раньше, нежели с художником))))

С тех, самых детских, лет запомнился Дар его певучего слова - такой простой и ясный, сам собою запоминающийся, льнущий к душе и продолжающий звенеть в ней весенней капелью...
Кто только не учил его знаменитое "Детство!" Кто не летал с гор на санях, задыхаясь от счастья?..Как же Тень дивилась - оказывается, можно выразить все детские переживания так чисто и ясно, стихотворным языком, и каким же он может быть живым!
А, между тем, жизнь самого поэта выдалась горестной и трудной...

Родился Иван Суриков 6 апреля 1841 года в деревне Новоселово (Угличский уезд Ярославской губернии). Отец его был оброчным крестьянином, который, как и многие ярославские, отправился на заработки в Москву и довольно успешно развернулся, став приказчиком, а потом открыв собственную овощную лавку. Мальчик рос болезненным и тихим, но в родной деревне ему было спокойно и радостно. Отец, впрочем, вскоре выписал семью в Москву, и этот переезд сказался на ребенке наихудшим образом: он стал часто болеть и окончательно замкнулся в себе.

Ваня стал помогать отцу в лавке, а когда ему было 10 лет, его послали учиться грамоте к двум пожилых дамам из древнего рода купцов – сёстрам Финогеновым.
Мальчик обучился письму и чтению, гражданской и церковной азбуке. В его восприятии мира народное устное творчество переплелось с церковными мотивами, что вылилось в итоге в неудержимую страсть к поэтическому творчеству. Иван учился по старинке («нараспев»), получалось, что стихи он не читает, а поёт. Такая привычка сохранилась у него надолго и пригодилась в начале творческого пути, когда свои написанные стихи он проверял с помощью пения.

Увлечение поэзией вызвало негодование отца, которому нужен был помощник в лавке: «Тебе, сын, попом и писарем не быть, наше другое дело – торговое. А купцам лишняя книжность дохода не приносит». Юный Иван слушал отцовы речи, а в свободные от лавочных дел минуты зачитывался произведениями А. С. Пушкина, А. А. Майкова, М. Ю. Лермонтова, А. В. Кольцова, Н. А. Некрасова, И. С. Никитина, А. А. Фета. Мальчик не только жадно заучивал их стихи, но и пробовал писать свои. К сожалению, его ранняя лирика не сохранилась, поэт уничтожил свои первые произведения.

В одном доме с Суриковыми проживал невысокого ранга чиновник Ксенофонт Добротворский. Этот отставной семинарист на первый взгляд казался неудачником и хмурым пессимистом, но на самом деле был добрейшей души человек. У него имелось много книг, и Иван Суриков потихоньку перечитал всю библиотеку Добротворского.

В конце 1850-х годов отец уже имел две лавки – большую и малую, дела его шли весьма успешно. Однако поплывшие в руки деньги он стал проигрывать на скачках, что привело к разорению. Отец стал пить, закрыли одну лавку, потом вторую. Чтобы забыться, Захар Суриков принял решение на время уехать в деревню, а жена и сын остались с его старшим братом.

Иван в дядиной овощной лавке трудился младшим приказчиком. Но жить с ним оказалось ещё хуже, чем с отцом. Дядька был капризным и придирчивым, постоянно попрекал куском хлеба, унижал, оскорблял, держал в нужде. На поэзию у молодого Сурикова совсем не оставалось времени, было слишком много работы в лавке: он и порядок наводил, и обслуживал покупателей, и развозил на тачке товар. Когда совсем стало невыносимо, Иван распродал нехитрые пожитки и, накопив немного денег, купил на Тверской небольшое помещение. С мамой они занялись скупкой и продажей всякой всячины – железо, каменный и древесный уголь, тряпьё, лом, медь. Торговля у них получалась бойкой.

Иван стал самостоятельным, в 1860 году женился не девушке-сироте Ермаковой, она оказалась верной помощницей в торговых делах, что позволило Сурикову вернуться к любимому поэтическому занятию. Тем более, что к этому времени приехал из деревни отец и принялся помогать жене, сыну и невестке в привычной для себя торговле.
Творческая и материальная жизнь поэта стала налаживаться, но счастье было недолгим. Случилось горе: умерла мама Ивана. Отец снова стал пить, а вскоре женился на раскольнице. У новой отцовой супруги оказался такой невыносимо тяжёлый характер, что Иван с женой ушли на казённую квартиру. Для поэта началась пора нужды, скитаний, страданий, лишений, которые сопровождались постоянными поисками хоть какой-нибудь работы.

Иван перебивался случайными заработками: работал в типографии учеником и наборщиком, переписывал бумаги. Вскоре он очень сильно заболел и слёг, а, когда поправился от болезни, в типографии его место уже было занято. Не оставалось ничего, кроме как попроситься в лавку к дяде. Положение Сурикова было настолько ужасным, что порой у него возникали мысли о самоубийстве.
В скором времени вторая жена отца, оказавшаяся не только сварливой, но и чересчур ушлой, обобрала старшего Сурикова до нитки и ушла. Иван со своей женой вернулись к отцу и снова потихоньку начали возрождать торговое дело. Постепенно дела стали налаживаться, и поэт вновь принялся за сочинительство.

В конце 1860-х годов Иван Захарович познакомился с писателями Ф. Д. Нефёдовым и А. И. Левитовым. Они способствовали продвижению его стихов в периодику.
В 1875 году были изданы ещё два сборника стихов Сурикова, их очень быстро раскупили. На поэта обратили внимание критики, быть может, не всегда их комментарии были лестными, тем не менее талант Ивана Захаровича был признан. Его избрали в московское «Общество любителей русской словесности».
В 1876 году поэт тяжело заболел, быстро стала развиваться у него чахотка. В следующем 1877 году на деньги, вырученные от третьего изданного сборника, по совету врачей, он уехал в Самарские степи лечиться кумысом.

В 1879 году поэт переехал на лечение в Крым, однако было уже слишком поздно, болезнь прогрессировала, и ничего не смогло её остановить. 6 мая 1880 года он скончался в Москве, похоронен на Пятницком кладбище.
А спустя век его стихотворение было включено в хрестоматию по литературе, и каждый советский (а теперь российский) школьник в третьем классе обязательно учил наизусть строки: «Вот моя деревня, вот мой дом родной…»
Вот такой - трудной и горькой, была жизнь русского Соловья, чьи стихи были настолько проникновенны и хороши, что многие до сих пор считают их народными песнями...
Послушаем?..

Детство
Вот моя деревня:
Вот мой дом родной;
Вот качусь я в санках
По горе крутой;

Вот свернулись санки,
И я на бок — хлоп!
Кубарем качуся
Под гору, в сугроб.

И друзья-мальчишки,
Стоя надо мной,
Весело хохочут
Над моей бедой.

Всё лицо и руки
Залепил мне снег…
Мне в сугробе горе,
А ребятам смех!

Но меж тем уж село
Солнышко давно;
Поднялася вьюга,
На небе темно.

Весь ты перезябнешь, —
Руки не согнёшь, —
И домой тихонько,
Нехотя бредёшь.

Ветхую шубёнку
Скинешь с плеч долой;
Заберёшься на печь
К бабушке седой.

И сидишь, ни слова…
Тихо всё кругом;
Только слышишь: воет
Вьюга за окном.

В уголке, согнувшись,
Лапти дед плетёт;
Матушка за прялкой
Молча лён прядёт.

Избу освещает
Огонёк светца;
Зимний вечер длится,
Длится без конца…

И начну у бабки
Сказки я просить;
И начнёт мне бабка
Сказку говорить:

Как Иван-царевич
Птицу-жар поймал,
Как ему невесту
Серый волк достал.

Слушаю я сказку —
Сердце так и мрёт;
А в трубе сердито
Ветер злой поёт.

Я прижмусь к старушке…
Тихо речь журчит,
И глаза мне крепко
Сладкий сон смежит.

И во сне мне снятся
Чудные края.
И Иван-царевич —
Это будто я.

Вот передо мною
Чудный сад цветёт;
В том саду большое
Дерево растёт.

Золотая клетка
На сучке висит;
В этой клетке птица
Точно жар горит;

Прыгает в той клетке,
Весело поёт,
Ярким, чудным светом
Сад весь обдаёт.

Вот я к ней подкрался
И за клетку — хвать!
И хотел из сада
С птицею бежать.

Но не тут-то было!
Поднялся шум-звон;
Набежала стража
В сад со всех сторон.

Руки мне скрутили
И ведут меня…
И, дрожа от страха,
Просыпаюсь я.

Уж в избу, в окошко,
Солнышко глядит;
Пред иконой бабка
Молится, стоит.

Весело текли вы,
Детские года!
Вас не омрачали
Горе и беда.

Зима

Белый снег, пушистый
В воздухе кружится
И на землю тихо
Падает, ложится.

И под утро снегом
Поле забелело,
Точно пеленою
Всё его одело.

Тёмный лес что шапкой
Принакрылся чудной
И заснул под нею
Крепко, непробудно…

Божьи дни коротки,
Солнце светит мало, —
Вот пришли морозцы —
И зима настала.

Труженик-крестьянин
Вытащил санишки,
Снеговые горы
Строят ребятишки.

Уж давно крестьянин
Ждал зимы и стужи,
И избу соломой
Он укрыл снаружи.

Чтобы в избу ветер
Не проник сквозь щели,
Не надули б снега
Вьюги и метели.

Он теперь покоен —
Всё кругом укрыто,
И ему не страшен
Злой мороз, сердитый.

Мороз
Смотрит с неба месяц бледный,
Точно серп стальной;
По селу мороз трескучий
Ходит сам-большой.

По заборам, по деревьям
Вешает наряд;
Где идет, в снегу алмазы
По следу горят.

Шапка набок, нараспашку
Шуба на плечах;
Серебром сияет иней
На его кудрях.

Он идет, а сам очами
Зоркими глядит:
Видит он, — вот у калитки
Девица стоит…

Поглядел, тряхнул кудрями, —
Звонко засвистал —
И пред девицей любимым
Молодцом предстал.

«Здравствуй, сердце!.. здравствуй, радость!» —
Он ей говорит;
Сам же жгучими очами
В очи ей глядит.

«Здравствуй, Ваня! Что ты долго?
Я устала ждать.
На дворе такая стужа,
Что невмочь дышать…»

И мороз рукой могучей
Шею ей обвил,
И в груди ее горячей
Дух он захватил.

И в уста ее целует —
Жарко, горячо;
Положил ее головку
На свое плечо.

И очей не сводит зорких
Он с ее очей;
Речи сладкие такие
Тихо шепчет ей:

«Я люблю тебя, девица,
Горячо люблю.
Уж тебя ли, лебедицу
Белую мою!»

И все жарче он целует,
Жарче, горячей;
Сыплет иней серебристый
На нее с кудрей.

С плеч девичьих душегрейка
Съехала долой;
На косе навис убором
Иней пуховой.

На щеках горит румянец,
Очи не глядят,
Руки белые повисли,
Ноги не стоят.

И красотка стынет… стынет…
Сон ее клонит…
Бледный месяц равнодушно
Ей в лицо глядит.

За окном скрипит береза...

За окном скрипит береза,
В комнате темно;
От трескучего мороза
В инее окно.

За окном!.. чу! песню кто-то
Весело поет;
Знать, ему нужда-забота
Душу не гнетет.

Пой же, друг, пока поется,
Жизнь пока светла;
А как горе к ней привьется —
Всё оденет мгла.

Заскрипишь ты, как береза
Под окном зимой,
Закипят на сердце слезы,
Смолкнет голос твой.

В степи

Кони мчат-несут.
Степь всё вдаль бежит;
Вьюга снежная
На степи гудит.

Снег да снег кругом;
Сердце грусть берёт;
Про моздокскую
Степь ямщик поёт…

Как простор степной
Широко-велик;
Как в степи глухой
Умирал ямщик;

Как в последний свой
Передсмертный час
Он товарищу
Отдавал приказ:

«Вижу, смерть меня
Здесь, в степи, сразит, —
Не попомни, друг,
Злых моих обид.

Злых моих обид
Да и глупостей,
Неразумных слов,
Прежней грубости.

Схорони меня
Здесь, в степи глухой;
Вороных коней
Отведи домой.

Отведи домой,
Сдай их батюшке;
Отнеси поклон
Старой матушке.

Молодой жене
Ты скажи, друг мой,
Чтоб меня она
Не ждала домой…

Кстати, ей ещё
Не забудь сказать:
Тяжело вдовой
Мне её кидать!

Передай словцо
Ей прощальное
И отдай кольцо
Обручальное.

Пусть о мне она
Не печалится;
С тем, кто по сердцу,
Обвенчается!»

Замолчал ямщик,
Слеза катится…
Да в степи глухой
Вьюга плачется.

Голосит она,
В степи стон стоит,
Та же песня в ней
Ямщика звучит:

«Как простор степной
Широко-велик;
Как в степи глухой
Умирал ямщик».

Часовой

Полночь. Злая стужа
На дворе трещит.
Месяц облаками
Серыми закрыт.

У большого зданья
В улице глухой
Мерными шагами
Ходит часовой.

Под его ногами
Жесткий снег хрустит,
А кругом глухая
Улица молчит;

Но шагает ровно
Бравый часовой,
И ружье он крепко
Жмет к плечу рукой.

Вспомнился солдату
Край его родной;
Вспомнилась избушка
С белою трубой;

Вспомнилась голубка,
Милая жена:
Чай, теперь на печке
Спит давно она.

Может быть, ей снится,
Как мороз трещит,
Как солдат озябший
На часах стоит.